Фольклорной загадкой являются колыбельные песни с накликанием смерти ребенку. Существуют разные толкования, объясняющие происхождение этого, столь отличного от всех остальных, мотива колыбельных песен. Тут явно прослеживается связь колыбельных песен с заговорной поэзией . Эта связь оказалась настолько устойчивой, что колыбельные песни более позднего времени про­должают сохранять в своей поэтической системе элементы заговора. В песнях с накликанием смерти «мать не только не желает ребенку смерти, а напротив, по ее представлению, борется за его жизнь и здоровье». «В полном соответствии с этим толкованием колы­бельных песен находится славянский обряд имитированных похо­рон. Обряд, равно как и песня над колыбелью, был рассчитан на обман злых существ, причиняющих ребенку боль». Из данного высказывания вовсе не следует, что колыбельные песни данной тематической группы вышли непосредственно из обряда. Речь идет лишь о соответствии, характер этого соответствия не прояснен, но тем не менее мы не вправе приписывать автору прямолинейных и однозначных толкований, как это сделано в статье А. Н. Мартыновой.

Обряд имитирования похорон — явление, далеко выходящее за пределы славянского мира. Кроме того, как мы попытаемся пока­зать, это лишь одно из слагаемых в общей системе оберегов ребенка.

Попытка вывести данные колыбельные песни непосредственно из обряда имитации похорон, основываясь только на общности цели (обман смерти), была бы несомненной ошибкой. Существует громад­ное количество оберегов, преследующих одну и ту же цель — кон­такт со смертью.

Поскольку речь идет о колыбельных песнях, остановимся только на оберегах ребенка.

Контакт со смертью осуществлялся в разных формах — это мог­ло быть охраняющее действие, слово или песня. Оберег лиминально- го существа, по всей вероятности, явление вторичное. Он возник как следствие более раннего оберега от злого влияния, которое способно оказать существо, находящееся в стадии «перехода». В родильной обрядности такое изменение первоначального значения оберега было связано с потребностью сохранения жизни. Страх перед вредоносной силой новорожденного вызвал к жизни самые различные формы противодействия этой силе. Активным оберегающим средством ока­зались определенные имитации и инсценировки, ритуальные игры и танцы, смена имени и заговорная песня. Все эти обереги имели четко выраженный сакральный смысл.

Священный характер имела пляска смерти и ритуальные танцы вокруг нее. Танцуя у колыбели умирающего ребенка, мать вступает в контакт со смертью, отгоняет и убивает ее. Тот же охранительный смысл был заключен и в обрядовых танцах вокруг родившей женщи­ны. Не менее действенным оберегающим средством был и обряд имитации похорон ребенка. У белорусов в момент приступа родимца «все принимает в доме торжественную тишину (...). Мать покрыва­ет дитя белым покровом и, держа над ним зажженную ,,громничную“ свечу, курит ладаном, если такой найдется, или смолою. Короче: устраивается обстановка, по которой сторонний посетитель готов признать, будто в доме кто-нибудь только что скончался. Это же подумает и та смерть, которая послана за дитятей, — и не коснется его» (Запись 1882 г.).

Если ребенок был слаб, если его жизни угрожала опасность, то у целого ряда народов исполнялся ритуал его «перераживания» (термин Д. И. Успенского). Обряд этот был известен и в России: «Мать становится на место происходивших родов, берет ребенка и с помощью повивальной бабки до трех раз протаскивает его через ворот своей сорочки сверху вниз».

Восточнославянские народы знали и еще одну форму настоящего ритуала. Вместо «мнимых» похорон новорожденного, в том случае, если ему угрожала опасность, его «продавали». В Малороссии, например, больного ребенка «продают» «за несколько копеек какому-нибудь прохожему, нищему, страннику, или кому-нибудь из род­ственников, разумеется, без отдачи ребенка. Эта обрядовая продажа имеет место, если дети ранее умирали». «Закупает» ребенка только та родственница или соседка, у которой все дети живы. Если обряд оказывается действенным и ребенок выздоравливает, она приносит крыжмо ребенку на рубаху. Родители этого ребенка считают после ее своею кумой.Этот обычай на Украине оказался необычайно устой­чивым. Встречается он здесь и в более обобщенном виде: перед крещением ребенка (отметим, что совсем не обязательно больного!) клали на расстеленный на полу кожух (символ довольства и благо­получия), кумовья бросали на кожух мелкие деньги. «По некоторым народным объяснениям, бросание денег означало выкупление ку­мовьями ребенка (Новгород-Волынский, Киевский уезды) или как бы его продажу (Уманский уезд), что (. . .) имело целью обмануть злые силы».

«Выкупая» своего ребенка, родители как бы убеждают враждеб­но настроенных духов, что это чужой ребенок, «купленный», а значит вредить ему и убивать его нет никакого смысла. Показательна и тра­диционная форма возврата ребенка через окно, трубу и т. д., чтобы смерть не нашла к нему дорогу. В украинских селах, «если в семье предыдущие дети умерли, то звали новую пару кумовьев; по воз­вращении из церкви они должны были передать ребенка родителям через окно, для того чтобы ребенок жил». У русских в аналогичной ситуации вынимали оконную раму и через окно «продавали» ребенка кумам. На том свете такой ребенок «уже будет считаться не родите­лей, а купивших». Возвращение ребенка обходным путем было продиктовано страхом, желанием обмануть смерть, не указать ей дороги в дом.

Все приведенные выше примеры широко известной имитативной магии свидетельствуют о том, что действие с сакральным смыслом (пляска, инсценировка, имитация) служило, по народным веровани­ям, защитой, способом обмануть смерть. Столь же действенным оберегом могло стать и слово (имя), заклинание, песня.

Одним из распространеннейших оберегов у разных народов мира был обычай скрывать имя, данное при рождении. К нему особенно часто прибегали в тех семьях, где часто умирали дети, — тогда
«официальное имя скрывалось, утаивалось, а объявлялось совсем другое имя. Официальное имя мужчины подчас обнаруживалось лишь при призыве на службу в армию <...). Если ребенок рож­дался хилым, имя выкрикивали в печную трубу: кричали разные имена, а называли тем, при котором ребенок переставал пла­кать». По народным верованиям, удачное имя способно предо­хранить от болезни, поэтому, когда ребенок часто болел, считалось, что это происходит от плохого имени, а значит необходимо пере­менить его. Особую форму обычая перемены имени записал

Н.  Г. Первухин. Обычай получил название «выбрасывание имени на сор». Суть его заключалась в том, что «родители ребенка вы­метали из избы сор и вместе с сором выносили на двор ребенка и оставляли его там. Заранее предупрежденные кум и кума при­носили его обратно, но уже с новым именем». Ребенок «выбра­сывался» вместе с сором, а на замену ему приносили нового здо­рового ребенка.

У русских считалось, что «имя, неприятное само по себе, имеет великое преимущество: оно может отогнать или обмануть злую силу духов, враждебно настроенных против ребенка. Поэтому дача имени некрасивого, унижающего и т. п. происходит обыкновенно в семьях, где часто умирают дети».

В том же ряду сакральных охранительных явлений, как нам представляется, должны рассматриваться и заклинательные песни и песни с накликанием смерти ребенку, в частности.

Параллельно с колыбельными песнями (заклинаниями-молитва- ми) существовали и песни заклинания — с накликанием смерти, ничем, впрочем, от первых существенно не отличающиеся, так как они имели ту же самую охранительную цель. Песня-заговор должна была способствовать сохранению здоровья ребенка любым путем — либо прямым заклинанием от бед, напастей и скорбей, либо отведе­нием несчастья путем ложного, «обманного» призыва смерти.